Поблагодарив инспектора за любезность, Гленарван простился с ним, а затем продолжал со своими спутниками осмотр золотых россыпей.
Как ни был Паганель равнодушен к благам сего мира, однако он то и дело бросал взгляд на землю. Это было выше его сил, и шутки его спутников не задевали его. Он ежеминутно нагибался, подымал то камешек, то кусок породы, то осколок кварца и, внимательно осмотрев, отшвыривал с пренебрежением. Это длилось в продолжение всей прогулки.
— Что с вами, Паганель? Потеряли вы что–нибудь? — спросил его майор.
— Конечно, потерял, — ответил ученый, — в этой стране золота и драгоценных камней, если вы ничего не нашли, то, значит, потеряли. Не знаю почему, но мне очень приятно было бы увезти отсюда самородок весом в несколько унций, даже весом фунтов в двадцать, не более.
— А что бы вы сделали с ним, мой почтенный друг? — поинтересовался Гленарван.
— О, я сумел бы им распорядиться, я поднес бы его в дар моей родине, — ответил Паганель, — положил бы его в государственный банк Франции.
— И его приняли бы?
— Без сомнения, под видом железнодорожных облигаций.
Все поздравили Паганеля с его мыслью «облагодетельствовать» таким способом свою родину, а леди Элен пожелала ему найти самый крупный самородок в мире.
Так, весело разговаривая, путешественники обошли большую часть приисков. Всюду работы шли исправно, механически, но без воодушевления.
После двухчасовой прогулки Паганель заметил приличный трактир и предложил спутникам зайти туда и подождать фургон. Леди Элен согласилась, а так как сидеть в харчевне, ничего не заказывая, было неудобно, то Паганель потребовал у трактирщика принести какой–нибудь местный напиток.
Каждому принесли по кружке ноблера. В сущности это грог, но разница заключается в том, что вместо того, чтобы в большой стакан воды влить маленькую рюмку водки, здесь в большой стакан водки вливают маленькую рюмку воды, затем кладут сахар и пьют. Это было слишком по–австралийски, и, к удивлению трактирщика, посетители потребовали большой графин с водой, разбавили ноблер, превратив его в британский грог.
Затем заговорили о приисках и рудокопах. Паганель, очень довольный всем виденным, утверждал, однако, что было бы интересней побывать в этих местах в ту пору, когда гору Александра только что начинали разрабатывать.
— Земля, — пояснил он, — была тогда вся изрыта ямами, в которых кишело бесчисленное множество трудолюбивых муравьев, да еще каких трудолюбивых! Однако эмигранты переняли у муравьев только их пыл в работе, но, увы! не их предусмотрительность. Золото расточалось в кутежах, его пропивали, проигрывали; трактир, где мы сейчас находимся, был сущим адом. Игра в кости заканчивалась поножовщиной. Полиция была бессильна что–либо сделать, и не раз губернатор колонии вынужден бывал вызывать регулярные войска для усмирения разбушевавшихся золотоискателей. Однако ему удалось образумить их: он обязал каждого выбирать патент на право разработки здешних приисков и, не без труда, добился того, что здесь стало спокойнее и меньше беспорядков, чем в Калифорнии.
— Значит, золотоискателем может быть каждый? — спросила леди Элен.
— Да. Для этого не требуется получить степень бакалавра. Достаточно мускулистых рук. Гонимые нуждой, авантюристы являлись на прииски обычно без гроша, богатые — с заступом, бедные — с ножом, и все бросались копать землю с такой бешеной страстью, с какой они никогда не исполняли бы какого–нибудь честного ремесла. Какой своеобразный вид имели в ту пору эти золотоносные земли! Они были усеяны брезентовыми палатками, шалашами, хижинами, землянками, бараками из досок и ветвей. В центре возвышалась правительственная палатка, над которой развевался британский флаг. Вокруг располагались синие тиковые палатки государственных чиновников, дальше лавки менял, скупщиков золота, торговцев, спекулирующих и на богатстве и на нищете. Эти господа наживались наверняка. Посмотрели бы вы на этих длиннобородых золотоискателей в красных шерстяных рубашках, живших в грязи и сырости! Кругом стоял несмолкаемый гул от ударов кирок о землю, в воздухе носились зловонные испарения от разложившихся трупов животных. Густая пыль, словно облаком, окутывала несчастных, вызывая, конечно, высокую смертность. И будь климат Австралии менее здоровым, многие погибли бы от тифа. И если бы всем этим авантюристам удалось добиться успеха! Но страдания не вознаграждаются, и если подсчитать, то окажется, что на одного разбогатевшего золотоискателя приходится сотня, две сотни, может быть даже тысяча, погибших в нужде и отчаянии.
— Не можете ли вы, Паганель, рассказать нам, каким способом они добывали золото? — спросил Гленарван.
— Очень просто, — ответил географ. — Первые золотоискатели промывали благородный металл почти так, как это делается еще и сейчас в Севеннах во Франции. В настоящее время золотопромышленные компании добывают золото иным способом: они добираются до истоков золота, до золотоносных жил, заключающих в себе самородки, пластинки и листочки, а первые золотоискатели довольствовались только промывкой золотоносных песков, — вот и все. Они рыли землю, брали те пласты, которые казались им наиболее богатыми золотом, а затем промывали их, добывая драгоценный металл. Промывка производилась посредством машины, заимствованной из Америки, в так называемой «люльке». Это был ящик длиной от пяти до шести футов, нечто вроде открытого гроба, разделенного на два отделения. В одном из этих отделений помещался ряд расположенных одно над другим решет, причем внизу ставились решета более частые. Второе отделение суживалось в нижней своей части. И вот на верхнее сито первого отделения сыпали золотоносный песок, лили на него воду и начинали качать люльку. В первом решете задерживались камешки, в следующих — руда и песок. Разжиженная земля уходила вместе с водой через второе отделение, суживающееся книзу. Вот какова была машина, какой тогда пользовались.