— Будем надеяться, что это так! — промолвила леди Элен.
Гленарван с грустью посмотрел на свою молодую жену, на Мери Грант, на этих несчастных женщин, находящихся во власти свирепых туземцев, увозимых в дикий край, где на помощь им не мог прийти ни один человек. Но, заметив устремленный на него взгляд Кай—Куму, Гленарван осторожности ради и не желая, чтобы вождь догадался, что одна из пленниц его жена, подавил свое волнение и с наигранным равнодушием стал глядеть на берега реки.
Пирога прошла, не останавливаясь, мимо бывшей резиденции короля Потатау, расположенной в полумиле от слияния рек. Никакая другая пирога не бороздила вод Уаикато. Несколько разрушенных хижин, видневшихся там и сям по берегам, свидетельствовали о недавних ужасах войны. Прибрежные поселения казались покинутыми, берега были пустынны. Лишь водяные птицы нарушали грустную тишину этих безлюдных мест. То в воздух взвивалась и исчезала за деревьями тапарунга — болотная птица с черными крыльями, белым брюшком и красным клювом, то матуку, неуклюжая, глупая на вид цапля пепельного цвета, и красивая цапля котуку, белая, с желтым клювом и черными ногами, спокойно смотрели на проплывавшую пирогу. А там, где высокие, крутые берега указывали на глубину реки, сидели чайки–мартыны — котаре, на языке маорийцев, — подстерегая крошечных угрей, миллионы которых кишат в новозеландских реках. В кустах, над самой водой, охорашивались при первых лучах солнца гордецы удоды и прелестные куры–султанки. Весь этот мирок пернатых спокойно наслаждался жизнью и отсутствием людей, которых изгнала или уничтожила война.
В этой части Уаикато течет, широко разлившись среди необозримых равнин, но ближе к верховью холмы и горы как бы сжимают долину, в которой река проложила себе русло. В десяти милях от слияния рек, на карте Паганеля, на левом берегу должен был находиться приток Кири—Кирироа, и действительно там он оказался, но Кай—Куму не остановился здесь. Он велел дать пленникам их собственные съестные припасы, захваченные маорийцами во время ночного нападения. Что же касается самого вождя, его воинов и рабов, то они довольствовались своей обычной пищей — съедобным папоротником, печеными кореньями и картофелем капанас, в изобилии разводимым на обоих островах. Мяса за трапезой маорийцев не было, а мясные консервы пленников, видимо, нисколько их не прельщали.
В три часа дня на правом берегу реки показались первые отроги горной цепи Покароа—Рэндж, похожей на разрушенные крепостные стены. На остроконечных вершинах местами виднелись развалины па — старинных укреплений, некогда воздвигнутых на неприступных местах маорийцами. Они напоминали огромные орлиные гнезда.
Солнце уже скрывалось за горизонтом, когда пирога причалила к крутому берегу, заваленному пемзовыми камнями вулканического происхождения, нанесенными сюда водами Уаикато. В этом месте росло несколько деревьев, под которыми показалось удобным раскинуть лагерь.
Кай—Куму приказал высадить на берег пленников. Мужчинам связали руки, но женщин оставили свободными. Всех поместили в центре лагеря, а вокруг разложили костры, образовавшие вокруг непреодолимую огненную преграду.
Еще прежде, чем Кай—Куму сообщил пленникам о своем намерении обменять их, Гленарван и Джон Манглс обсуждали различные способы бегства из плена. То, что невозможно было сделать, находясь в пироге, то они надеялись осуществить на берегу во время привала, пользуясь ночной темнотой.
Но после разговора Гленарвана с новозеландским вождем было благоразумнее отказаться от побега. Следовало запастись терпением. Обмен пленными представлял больше шансов на спасение, чем рукопашная схватка или бегство сквозь неведомый край. Несомненно, могло возникнуть множество обстоятельств, которые задержали бы переговоры об обмене или даже помешали бы им, но все–таки наилучшим исходом было ждать результата этих переговоров. В самом деле, что могли сделать десять безоружных людей против тридцати вооруженных дикарей? К тому же Гленарван предполагал, и он не ошибался, что какой–то видный вождь племени Кай—Куму был захвачен в плен и что его соплеменники во что бы то ни стало хотят освободить его.
На следующий день пирога понеслась вверх по реке с еще большей скоростью. В десять часов она ненадолго остановилась у впадения в Уаикато Похайвены, маленькой речки, извивавшейся по равнинам правого берега. Здесь к пироге Кай—Куму присоединилась еще одна пирога с десятью туземцами. Воины еле обменялись приветствием: «Айрэ–майра», что значит: «Доброго здоровья», и обе пироги поплыли рядом. Вновь прибывшие маорийцы, видимо, недавно сражались с английскими войсками. Об этом свидетельствовала их одежда, вся в клочьях, их окровавленное оружие, их еще кровоточащие раны. Воины были мрачны, молчаливы. Со свойственной всем диким народам сдержанностью они сделали вид, что не обращают никакого внимания на европейцев.
В полдень на западе показались вершины Маунга–тотари. Долина, по которой протекала Уаикато, начала сужаться, и могучая река, стиснутая крутыми берегами, бушевала, словно горный поток. Но гребцы только сильнее налегали на весла, сопровождая свои движения дикой мелодией, ритм которой совпадал со взмахами их весел, и пирога быстро помчалась по пенящимся волнам. Стремнина осталась позади, и Уаикато попрежнему плавно понесла свои воды между крутыми берегами.
Под вечер Кай—Куму приказал причалить к крутому узкому берегу, к которому отвесно спускались первые отроги гор. Там уже располагались на ночлег человек двадцать туземцев, также высадившихся из своих пирог. Под деревьями пылали костры. Какой–то вождь, столь же знатный, как Кай—Куму, не спеша подошел к нему и дружески его приветствовал, проделав шонгуи, то есть потерся носом о его нос. Пленников поместили посредине лагеря и приставили к ним на всю ночь бдительную стражу.