Том 3. Дети капитана Гранта - Страница 37

— Знаю, — отозвался Паганель и, обращаясь к спутникам, сказал: — Погода меняется к худшему. Нам придется познакомиться е «памперо».

И объяснил, что памперо, чрезвычайно сухой юго–западный ветер — частое явление в аргентинских равнинах. Талькав не ошибся, ночью памперо задул с ужасной силой, причиняя немалые страдания людям, располагавшим только пончо. Лошади улеглись на землю, а люди сбились в кучу подле них. Гленарван боялся, что ураган задержит их, но Паганель, поглядев на барометр, успокоил его:

— Обычно памперо свирепствует три дня подряд, на что безошибочно указывает падение барометра. Но если барометр поднимается, как в данном случае, то все ограничивается несколькими часами яростного шквала. Успокойтесь, мой друг, на рассвете небо снова прояснится.

— Вы говорите, словно по книге читаете, Паганель, — заметил Гленарван.

— Я сам словно книга, — ответил географ, — и вы можете, не стесняясь, эту книгу перелистывать.

Книга не ошиблась: в час ночи ветер вдруг стих, и путешественники могли восстановить силы крепким сном. Проснулись освеженными, бодрыми, в особенности Паганель, который, похрустывая суставами, весело потягивался, словно щенок.

Было 24 октября. Прошло десять дней со времени отъезда путешественников из Талькауано. До места, где Рио—Колорадо пересекается тридцать седьмой параллелью, оставалось еще девяносто три мили, то есть три дня пути. Во время этого переезда через Американский материк лорд Гленарван нетерпеливо ожидал встречи с туземцами, надеясь через патагонца, с которым Паганель стал уже недурно объясняться, выведать у них какие–нибудь сведения о капитане Гранте. Но они ехали по местам, редко посещаемым индейцами, так как проезжие дороги, ведущие из Аргентинской республики к Кордильерам, проходят севернее. Индейцы–кочевники или оседлые, живущие под властью касиков, тоже не попадались. А если случайно вдали показывался какой–нибудь всадник–кочевник, то он спешил ускакать прочь, отнюдь не желая вступать в сношения с незнакомцами. Подобный отряд внушал подозрение и мирному всаднику, отважившемуся в одиночестве путешествовать по здешней равнине, и любому бандиту, заставляя его остерегаться этих восьми вооруженных людей, ехавших на быстрых конях; одинокий путник в этих пустынных местах мог заподозрить в них злоумышленников, и потому им никак не удавалось побеседовать ни с честными людьми, ни с грабителями и приходилось, пожалуй, сожалеть, что на пути не попадалась банда растреадорес, даже если бы и пришлось начать с ними разговор, обменявшись предварительно ружейными выстрелами.

Однако, как не приходилось Гленарвану сожалеть о том, что он никого не встречал, что, естественно, затрудняло их поиски, все же произошло нечто, неожиданно подтвердившее правильность толкования документа.

Не раз отряд пересекал на пути через пампу всевозможные тропы и среди них дорогу, ведущую из Кармена в Мендосу, которую легко можно было узнать по грудам костей домашних животных: мулов, лошадей, овец и быков. Эти кости, обглоданные хищными птицами и побелевшие на воздухе, служили как бы вехами тропы. Их были тысячи, и, несомненно, не один человеческий скелет смешал здесь свой прах с останками животного.

До сих пор Талькав не задал ни одного вопроса относительно маршрута, намеченного путешественниками, хотя понимал, конечно, что отряд не стремится выйти ни на одну из дорог пампы, не имеет целью достичь ни деревень, ни городов или учреждений аргентинских провинций. Каждое утро отряд, выезжая, направлялся навстречу восходящему солнцу и в течение всего дня не уклонялся никуда в сторону, а вечером, когда делали привал, заходящее солнце всегда стояло за спиной. По всей вероятности, Талькаву, как проводнику, должно было казаться странным, что не он ведет путешественников, а те ведут его. Но если он удивлялся, то, со свойственной индейцам сдержанностью, молчал и, пересекая тропинки, по которым отряд не желал следовать, никаких замечаний не делал. Однако в тот день, когда отряд достиг вышеупомянутой дороги из Кармена в Мендосу, Талькав остановил коня и, обратившись к Паганелю, сказал:

— Эта дорога на Кармен.

— Ну да, милейший патагонец, — ответил географ, стараясь, как можно лучше выговаривать испанские слова, — это дорога из Кармена в Мендосу.

— Мы поедем не по ней? — спросил Талькав.

— Нет, — ответил Паганель.

— Куда же мы направляемся?

— На восток.

— Это значит, что мы никуда не попадем.

— Как знать!

Талькав замолчал и взглянул с глубоким удивлением на ученого. Однако он ни на минуту не допускал, что Паганель шутит. Индеец, сам относящийся всегда ко всему серьезно, не понимал шуток.

— Итак, вы не едете в Кармен? — спросил он, помолчав немного.

— Нет, — ответил Паганель.

— И в Мендосу — тоже не едете?

— И туда не едем.

В этот момент Гленарван, подъехав к Паганелю, спросил, что говорит ему Талькав и почему он остановился.

— Он спрашивает, куда мы направляемся: в Кармен или Мендосу, — пояснил Паганель, — и очень удивлен, узнав, что мы не едем ни в одно из этих мест.

— Действительно, наш маршрут должен ему казаться очень странным, — заметил Гленарван.

— Видимо, так. Он утверждает, что мы никуда не поедем.

— Послушайте, Паганель, не могли бы вы ему разъяснить цель нашей экспедиции и почему нам важно попасть именно на восток?

— Это будет очень трудно, — ответил Паганель, — ибо индеец ничего не понимает в географических градусах, а история документа покажется ему фантастической.